Жил-был Нерон, пятый император Рима. Был он слегка пизданутеньким, как и большинство римских императоров. Взойдя на престол, говорит маме, Агриппине: — А что, мама, не обожествить ли нам покойного папу Клавдия? — Хуевая идея, сынок, — отвечает мама. — Так-то я сама его жареными грибочками накормила. Сначала он жрать не хотел, а потом сожрал, помирал долго и нудно. Да и не папа он тебе, а отчим.   — Это вообще мелочи. У нас же, у императоров, хер ногу сломит, а не разберется, кто кого ебал и кто кого родил, — настаивает Нерон. — Ты племянница папы Клавдия, а я женат на другой его племяннице. Так что все мы тут одна дружная семья.   И обожествил Клавдия, а маму Агриппину сделал главной жрицей. Пошла у Агриппины сладкая жизнь. Делает, что хочет, и фактически правит страной. Нерону это не понравилось, он и говорит: — Мама, вы б в дела мои не мешались, сидели бы на жопе ровно и оргиям предавались. Ну вы же из приличной императорской семьи, мама. Идите поебитесь с рабами там или рабынями. Ну или с барашками, что ли. Нажритесь, мама, убейте кого-нибудь, спляшите голой на столе… В мире столько прекрасных развлечений. Зачем вам политика? Агриппина все это проделала, но продолжала лезть в политику. Тогда Нерон прогнал мать из дворца. Та обиделась, и устроила заговор, чтобы изгнать Нерона, а возвести на престол его сводного брата, Британика. Но Нерон все узнал, и страшно оскорбился: — Британик, блядь, Титаник. Хуй вам всем на лавровый венец, а не заговор.   Призвал знаменитую отравительницу Локусту, и приказал ей от Британика избавиться. Та была баба ушлая, залезла к парню в койку, поднесла винца, и благополучно отправила к Плутону. Нерон обрадовался, и поручил Локусте избавиться еще от мамы. Но Агриппина оказалась еще более ушлой, чем Локуста. Отравительница ей вино подносит — та не пьет. Локуста ее пирожными угощает — а Агриппина не жрет. Короче, три раза ее пытались отравить — бесполезно. Упорная бабища.   Тогда Нерон приказал построить корабль, но не капитально, а так, на соплях. И говорит: — Вот вам, мама, лодочка, отправляйтесь на морскую прогулку. Для цвета лица полезно. Корабль вышел в море, и развалился. Все потонули, но Агриппина выплыла. Она в юности сильно нырять любила. Вот и нырнула с корабля, выходит на берег, говорит: — Спасибо тебе, сынок, за отличную прогулку. Цвет лица теперь просто заебись, ты был прав.   — Ну точно, говно не тонет, — пробормотал Нерон, и отправил к маме своих солдат, чтоб тупо зарезали. Тут уж Агриппина смотрит — деваться некуда, щас мочить будут. И говорит: — Только вы меня убейте, пронзив чрево, в котором я этого мудачину выносила. Пусть ему стыдно будет. — Без проблем, вашество, — отвечают римские солдаты, и пронзают чрево. Так что помирала Агриппина долго и нудно.   Избавившись от мамы, Нерон попереживал, и стал усиленно развлекаться. Женился на кастрированном рабе Споре, вышел замуж за вольноотпущенника Дорифора. Причем обряды женитьбы и свадьбы устраивал публичные, и был то невестой, то женихом.   А еще закатывал на радость подданным грандиозные секс-шоу. Наряжался в звериные шкуры, приказывал привязать к столбам мужчин и женщин, и набрасывался на них из клетки. И говорил, что он великий артист. В общем, не в то время родился чувак, ему бы режиссером порнухи работать — цены б ему не было.   Короче, он даже развращенных римлян так заебал — причем в буквальном смысле слова — что вокруг него стали плести заговоры. Чтоб от такого прекрасного императора избавиться.   В 64-м году вдруг Рим загорелся. Ну как… По большей части, кварталы бедноты, но все равно. А Нерон в это время в театре выступал. Ему докладывают: — Ваше величество, Рим горит. — Как, блядь, горит? — возмутился Нерон. — Без меня? Хамство какое.   Поехал на пожар прям из театра, со скрипкой. Стоит такой в артистическом макияже, с прической, и сонату Бетховена наяривает, глядя на огонь. — Ваше величество, — говорят подданные. — Хули ж вы на скрипке играете, если ее еще не изобрели? Тем более, какой Бетховен в наше время? — Да и поебать, — отвечает Нерон. — Я император, мне все можно.   Куча народу сгорела. А кто выжил, те решили, что это Нерон приказал сжечь Рим. Одни говорили, пишет он поэму о сожжении Трои греками, и для реалистичности и вдохновения ему нужен был пожар. Другие рассказывали, что Нерон просто решил построить охуительный золотой город, а старые дома сносить лень было, вот и сжег.   Нерон и бабло раздавал, и к богам взывал — все бесполезно. Народ на него залупился страшно: — Пипидастр наш император, как есть пипидастр. Причем не только в хорошем смысле, но и в плохом. — Ладно, — говорит Нерон. — Щас я вам похлеще Шерлока Холмса преступление раскрою, и найду виновных в пожаре.   И приказал арестовать местных христиан. Их немного было, человек сто. Сидели они тихо, никого не трогали. — Вот кто виноват, — выступил перед римлянами Нерон. — Твари они последние, и который год донимают Рим своими мерзостями. В оргиях не участвуют, в Сатурналии не развлекаются, в Вакханалии не бухают, не ебутся, в Луперкалии голых баб не лупят. Разве можно таким людям доверять?   Приказал христиан пытать, те, конечно, под пытками вину признали. Нерон их благополучно сжег на площади, и говорит: — Ну чо, теперь понятно, что это не я Рим поджег, а христиане?   — Вот нихуя непонятно, — чешут репу подданные. — Если с эмоциональной точки зрения, то христиане, конечно, типы неприятные. Противно с ними жить в одном городе, ведут себя совершенно непотребно, тут ты прав. Они даже наши религиозные чувства оскорбляют отказом от бухла и ебли с кем попало. С другой стороны, ты нас не убедил. Мы тут смотрим, это тебе нравится огоньком баловаться. Вот и христиан-то ты сжег, а не львам отдал, пироман хуев, и скрипач-шарлатан.   Через год Нерон раскрыл настоящий заговор, который устроили его друзья и близкие. Казнил 40 человек, но поздно. Потом в Испании восстал римский наместник Гальба со своими легионами. Римляне его поддержали, и Нерона скинули. Но убить забыли, и пришлось ему исправлять ошибку самому. С воплем: — Ах, блядь, какой артист погибает, — Нерон перерезал себе глотку, но неудачно как-то, поэтому помирал долго и нудно. Это у них вообще семейная традиция была, долго помирать.   В истории он остался, как первый гонитель христиан. Так ему и надо, в принципе.   Мораль: можно сидеть тихо, и никого не трогать. Но если ты в меньшинстве — рано или поздно твои взгляды оскорбят религиозные чувства большинства. Добрым христианам следовало бы это помнить. Впрочем, они и помнили, и впоследствии за свои религиозные чувства сожгли народу не меньше.   На картине художника Уотерхауса — Нерон комфортно страдает, замочив маму Агриппину. © Диана Удовиченко